- Ты - самая юная приближенная за всю историю Черного Когтя. - поразмыслив, ответил Северин. - Я не знаю, почему отец принял такое решение, и случалось ли подобное раньше, но это отличный повод тебя ненавидеть! Прямо сейчас ты можешь приказать мне вычесывать колтуны из шерсти на спине дохлой лисицы, и какой бы странной не казалась эта просьба, мне придется ее выполнить. Мне! Или Лермену... - он сдержал смех, представив, как бегает в поисках подходящей рыжей шубки для Зиксайн, и почему-то решил, что серый подходит ей больше. - Если однажды тебе понадобится шерсть дохлой лисицы, проси его.
Он переступил с лапы на лапу, словно пытаясь замять неуместную шутку, затем поднялся, не спуская ледяных глаз с волчицы, и обошел ее полукругом. Хвост так и покачивался в такт легкому шагу.
- А еще я могу невзлюбить тебя потому, что ты серая. Да, серое слишком выделается на фоне снега и мешает охоте. Или же... - волк театрально закатил глаза, - За то, что ты стоишь тут без дела, а я бегаю за оленем, пока он не вышибет из меня дух.
Наконец закончив круг рядом с Зиксайн, Северин поймал ее взгляд. Растерянный, печальный, полный противоречий. Взгляд, который наследник однажды видел в отражении на глади озера, когда отец был недоволен его очередной выходкой или когда друзья уходили развлекаться, а Сев был занят с наставником. Ощущение предательства, с которым ничего нельзя поделать, и эта безысходность, бессилие нарастали день за днем, как и смирение. Прошло не мало месяцев, прежде чем Северин обратился к старшим за советом, и мать открыла ему простую истину.
- Я могу возмущаться, сколько пожелаю, только ни твоей должности, ни твоей шерсти, ни твоих обязанностей это не изменит. Прости, если буду резок, но ты не можешь нравиться всем, а в попытке подстроиться рискуешь исчерпать все свои ресурсы, нажить врагов или, того хуже, потерять себя.
Северин вложил в слова ту же твердость и заботу, что слышал от матери. Она часто прибегала к похожему тону, отчего разговор напоминал больше беседу взрослых волков, а не покровительство старшего младшему. Тем более, Зиксайн ему почти ровесница.
— А ты бы как на него ответил? Не пойми меня неправильно, я хочу знать лишь... На одном ли языке мы говорим, а если на разных, то как бы нам понять друг друга? - поинтересовалась волчица.
Северин не помнил дня, когда помалкивал в ответ на оскорбление или недовольство (если не брать в расчет отца): кажется, у наследника всегда находились слова, а если их было недостаточно, появлялись клыки и сила. Он вдруг понял, что ему изначально было проще заработать авторитет, он никогда не был рядовым волком, а тот, кто желал потрепать его бледную шкурку, рисковал лишиться головы.
- Я бы не молчал. И не потому, что я сын Ареса и мысли о его гневе посещают всякого, кто решает мне грубить. Не это придает мне уверенности. Скорее... Я хочу, чтобы меня слышали, мой голос, мою точку зрения. Считались со мной, независимо от должности, которую я займу, и отношения, которое ко мне питают. Если я позволю кому-то вытирать об себя лапы, то... это буду не я, а тот, кем они хотят меня видеть.
Зиксайн, насколько знал Северин, росла в обычной семье с одним наставником и неплохой рекомендацией от взрослых. Вдруг он понял, что у нее были обычные друзья, с которыми ей не приходилось подбирать слова, манипулировать и изучать тонкости взаимоотношений в стае. Быть может, по мнению Черного Когтя, она и подходила на роль приближенной, но ей приходится всему учиться на месте, пересматривать шаблон поведения.
- Хочешь, я поговорю с Аполлоном? - наконец предложил Северин, - Вряд ли он решит, что ты наябедничала, ведь я стал свидетелем вашей ссоры и могу помочь.
