Грустные глаза отарной стражницы провожали серую хмарь овец. Светлая собака чеканила шаг, пересчитывая, белые лапы запятнались в грязи, хлюпающей и липкой, но не оттого в омерзительной гримасе застыл вечно равнодушный лик отарной строжистой суки, бывшей одним из лидеров Своры…
Чужак. Ночью.
Не волк. Запах. Пес? Пожиратель?
Жаль не тут она была.
— Куда! — Как рявкнет псина, лай все равно что окрик караульного пса в тюрьме, еще ошибка и будет укус. То на баранов, что хотели бороться тотчас как опасность миновала и чужак исчез.
Стоит белое облако меж двух курчавых туч, взмыленные чресла ходят вверх-вниз, тупая злоба в глазах, но мгновение и это сменяется раболепным страхом перед псом режима. Уходят. Бегут! Рога - не зубы. В овцах мозга мало, но челюсти кангала и доброе слово лучше одного доброго слова, как сказал бы ее самый первый вечно пьяный хозяин.
Псы - как старшие братья и сестры что овцам, что козам — это они помнят, пусть нет хозяев.
Где то там - маленькая черная клякса пастуха-скотогона, снующего словно пичужка, собирая растерянных овец, считая. Она надеется на тебя, на твои зубы и плечо. Неглупая псина, жилистая, работящая — за это почет и свежее мясо тебе, а не падаль, дорогой друг.
А охранница стада хоть и не пастух, но почти столь же бела как овцы и прячется среди них, бродит как акула среди сельди, псы в овечьих шкурах — то давняя причуда и кангалов, и сао, и овчарок вострых, поди волк узри всю охрану?
— Б-еее...
Нелепое среди равнодушного гомона Толпы. Никто не поможет, всем все равно: отворачиваются, отдыхают, срут мелко. Страх, не тревога - бьет в нос, возбуждая осмысленной болью твоею. Белая акула идет на него, раздвигая мускусные тучи и проходясь лапами по кизякам равнодушно.
Молодой ягненок застрял ногой в коряге. Посреди луга, да как так? А могут. Видать сигал, и в труху провалился, а ножка угодила меж корней. Боится, понимает свою слабость и глупость, но собака бела как его мать и воняет бараньим дерьмом.
Зубы собаки ломают трухлявую древесину коряги, освобождая жертву. А мать где то жрет или дрожит.
Дитя боится. Стоит, а черные блестящие глаза смотрят как на палача. Оно в твоей власти.
— Дурак, — розовый язык белого Архангела нежно проходит по тонкой ножке, с наслаждением слизывая кровь с ссадины. И еще раз, еще... но вот ужасного не случается, кровь останавливается и ягненок, притихнув, отдается властной пленяющей, холодной силе. Всезнающей, всемогущей, всевидящей. Берущей за это жестокую плату. Твою свободу и душу. Когда нибудь он узнает...
Однажды Ак Улем его убьет. Если он окажется слишком глупым и сломает ногу.
Хорошо или нет, но таков порядок. Если ты дурак и слаб - то судьба твоя служить пищей другим.
Ничего не меняется для тех кто слаб. Всегда придет другой диктатор.
Однако Хозяева были мудры, хорошо управлять глупыми.
Они всегда это умели. «И мы будем это делать.»
Сука прикрывает глаза, принюхиваясь - нет больше иной крови! Хорошо ли это? Подождем счета.
Теперь управлять глупыми - это задача Мурзы. Не только овцами. Хозяев нет, но их урок цветет, и подобно овцам теряются в этом мире псы, что так преданно глядели в глаза однажды.
И псы теряют безродных бастардов.
Наказание вору — смерть. Это - другой Закон из мира Хозяев. Любимый закон.
Сука видит серое — куда темнее снежных боков овец. Грозовая туча, хранящая в зубах молнии. Большой Пес видел спасение и идет сюда, вот показывается морда кобеля что был выше многих кого она знала. Вовремя.
— Салам, дорогой друг. Все чисто, то агнец блеял, сей миг спасен был с жалкой западни, — Мурза знала этого пса, а кобель — знал ее. То был свободный зверь, что сам решал как и она. И что более важно - он может убить волка. Потому он тут.
—Нет крови, и чужака нет. Только клочок пуха между изгородью - псовий то пух, не шакала и волка. Ягнят он не тронул. Видел ли ты, Страж, иное с той стороны? Сосчитали ли шелти овец?
Отредактировано Мурза (2023-04-24 17:03:46)