Я помнил день, когда впервые пошел с отцом на тренировку. Еще неокрепший шестимесячный щенок с лапами, короче, чем у взрослых, с недавно окрепшими зубами и лёгкими, не способными держать длительный темп. И все-таки был убежден, что справлюсь с любым испытанием. Стояла осень, но листья еще не опали и было холодно. Или я дрожал от волнения? Память сохранила и сырость земли между пальцами после ночного дождя, и тень лесной опушки, и широкую спину отца, шедшего впереди. Он приказал мне идти след в след, и я сосредоточено ступал ровно на отпечатки его лап в грязи.
- От кого мы скрываемся? - поинтересовался я. Волки ходят строем, чтобы экономить силы в зимнее время или чтобы скрыть свое количество.
- Времена заставляют нас осторожничать даже на своей территории, - строгий голос отца звучал намеренно тихо, и я обратился в слух. Старший волк не остановился и даже не обернулся. - Если медведю все равно, сколько сегодня волков прошло по этой тропе, то человеку... Он умнее медведя.
"И опаснее," - мысленно добавил я, вспомнив, как на днях они прочесывали лес и как сильно разило псиной и запахами города. Таких я раньше не встречал, но запомнил.
- Чему в первую очередь ты хочешь научиться? - спросил отец после длительной минуты молчания. - Чего ты хочешь?
Мы остановились под раскидистой тенью дуба на небольшой полянке, и я наконец поднял взгляд на матерого черного волка, с досадой подумал о том, что никогда не стану таким, если меня настигнут люди или собаки. В те времена я очень сомневался, что хоть половина волчат, которых я знаю, доживут до следующей весны, не говоря о взрослении. Я много ждал об этих тренировок. Я хотел научиться охоте, добывать дичь наравне со старшими и наполнить логово матери ароматом свежего мяса. Я хотел научиться защищаться, знать приемы, которых не знают собаки, знать, как уйти от человека и голосящей своры. Но сколько бы ответов не вертелось в голове, на языке оставался только один:
- Я хочу выжить. И помочь выжить другим.
Тогда отец многозначительно улыбнулся мне, но я никогда не узнаю, что значила эта улыбка.
***
Мы договорились встретиться на поляне у старого дуба. Место тихое, совсем недалеко от нынешнего лагеря, где нас никто не потревожит. Я пришел заранее и расположился в тени широкого обшарпанного временем ствола на подстилке из мха. Утро выдалось прохладным, но не как в тот день, а я пытался понять, что должен чувствовать, оказавшись на месте отца. Волнительной дрожи больше не было, только томительное ожидание чего-то неопределенного.
Меня мало заботили дела кормилиц и чужих волчат, сыты и ладно, но, чтобы не заметить толпу верещащих подростков, надо быть слепым, глухим и безвозвратно лишиться нюха. Маленькая рыжая волчица - Сольвейг, так представил ее вожак, - часто бегает в компании сверстников и благополучно играет на нервах. И пусть она дочь Черного Когтя, каждый в стае знал, что над родным папашей состоялся суд еще до рождения волчат, а мамаша бросила ее, подкинув вожакам, как кукушка. Неужели для брошенки не нашлось подходящей наставницы с терпением к подростковым выходкам?
Мои мысли прервал внезапно мелькнувший на краю поляны силует. Я поднялся, когда волчица показалась отчетливее.
- Рад, что ты пришла, Сольвейг.
А ведь могла улизнуть, как сделал бы любой другой капризный волчонок. Я качнул головой в знак одобрения, неспеша вытянул лапы, демонстративно выгнул спину, похрустывая позвонками, и расслабленно встряхнулся.
- Если у тебя есть вопросы, самое время задать их прежде, чем мы начнем.