Едкий запах копоти въедается в гладкую пятнистую шкуру; оседает серым пеплом на дыхательные пути, отравляя, заставляя морщиться и фыркать.
Пожар, пожравший половину города и разогнавший из него людей, отпечатывается в памяти далматинки пережитым ужасом. Первое время она хоронится в безопасном подвале в компании тех, комк удалось спастись, после собака бежит из западни обугленных остовов прочь, отыскав в лесу под трухлявой корягой временное убежище. В нем Ронья успокаивает гулкий бег бешеного за грудиной сердца, отпускает прежние тревоги, убаюканная звуками незатронутого лижущим пламенем леса; спустя время обретает вновь уверенность в себе, чтобы выбраться из-под коряги порыскать по заслуженному деревьями периметру, не углубляясь впрочем далеко.
На поиски пищи молодую суку гонит безжалостно сосущий голод; далматинка полагается на свой чуткий, различающий нити запахов нос, однако на выслеживании мелкой добычи все и заканчивается. Выслеживать и охотиться по-настоящему оказывается не одним и тем же занятием, и если с первой половиной Ронья справляется легко, то вторая заставляет собаку досадливо принимать поражение всякий раз, когда лапы ловят пустой воздух.
«Это тебе не кусок выпрашивать у человека, Ро. Придется адаптироваться, если хочешь выжить», - проговаривает бело-черная про себя, продолжая блуждать по лесу и не оставляя бесплотных попыток.
Удача не улыбается ей, увы, вплоть до самого вечера. Голодная и уставшая далматинка выбирается из очередных затронутых осенней позолотой кустов на небольшую незнакомую полянку, где видит давно заброшенное на вид сооружение, увитое сплошь цепким вьюном и незнакомыми притягивающими карий взгляд цветами.
Картина на закате солнца – завораживает, но начинающий капать с неба противный мелкий дождь, заставляет вздрогнуть и поторопиться скрыться в деревянных стенах домика. Пятнистая действует машинально, не успевая обстоятельно обдумать свои уже совершенные шаги. Спохватиться получается оказавшись уже внутри, дождь же тем временем, как назло припускает сильнее.
Ронья шумно тянет угольным носом воздух, улавливая в нем характерные нити постороннего запаха; вертит точеной вислоухой головой по сторонам, предпочитая обозначить свое бесцеремонное вторжение первой:
- Извините, если потревожила. Мне бы только дождь переждать.

Отредактировано Ронья (2023-08-28 13:05:28)

Незнакомый голос хриплыми переливами сливается с шумом дождя снаружи; повинуясь его течению, далматинка поворачивает морду в сторону поднявшегося ей на встречу из занавешенного тряпкой угла крупного, крепко сложенного пса. От первого впечатления, что производит его усыпанная рубцами старых шрамов гладкая шкура, различимых в момент, когда ее обладатель ступает на льющийся из окон блеклый вечерний свет, пятнистая даже неловко пятится, на пробу дружелюбно качнув тонким прутом длинного хвоста. Бродячая жизнь день за днем учит собаку осторожности, однако встречи с по-настоящему опасными сородичами, Ронья успешно избегает до сих пор. Она тянет воздух носом, стараясь уличить самца во лжи, но внешний вид его в целом видится ей доброжелательным.
«Шрамы – лишь свидетельство тяжелой жизни. Не стоит так сразу негативно его судить, Ро», - рассуждает неопытная сука, глуша, тем самым, предостерегающие ее инстинкты, поднимая чуть увереннее клиновидную голову и возвращая увеличивавшемуся расстоянию совершенный мгновением ранее шаг.
- Благодарю за гостеприимство, Гриммель, - новое имя незнакомо перекатывается на языке. – Меня зовут Ронья, - представляется она аргентинцу в ответ, расслабляя сведённые первичным напряжением лопатки.
- Мне совсем не хочется тебя стеснять в твоем собственном жилище. После недавнего взрыва, город стал малопригоден для прежней жизни, некоторые подались в леса, - неловкость сглаживается мягким звучанием голоса.
- Должно быть, тебе это уже известно, - губы растягиваются в лёгкой улыбке; далматинка подходит ближе, обходя наблюдающего за ней пса по незаметному полукругу, усаживаясь у окна, отбрасывающего на пятнистую бело-черную спину мутный свет – так пребывание в гостях чувствуется комфортнее. По крайней мере до тех пор, пока не стемнеет на улице окончательно.
Омытый прохладным дождём лес радует приятными запахами свежести; монотонная барабанная дробь по крыше успокаивает волнение. Ро разглядывает поросшую растительностью обстановку домика, краем карих глаз охватывая самого хозяина, разбивая воцарившуюся между ними тишину вежливым вопросом:
- Ты живешь здесь в одиночестве? – ее ведет один лишь неподдельный интерес, ничего более. Ронья знает, что некоторые ее сородичи специально ищут компании себе подобных, сбиваясь в группы – вместе гораздо легче прокормиться.
Сама пятнистая сторонится подобных сборищ, ей пока еще не достаёт необходимой храбрости для подобного серьёзного шага.
Теперь оставшись одна без людей волей-неволей приходится задумываться о дальнейших перспективах. Это банально вопрос выживания.

Отредактировано Ронья (2023-08-24 16:12:30)

Любопытство аргентинца очевидно и вполне объяснимо – вряд ли у него часто бывают гости, по крайней мере чуткий нос подтверждает факт одиночества белоснежного пса. Ронья думает, что они с ним даже чем-то похожи, разница лишь в том, что бродяга нашел себе прибежище в заброшенном домике, а она нет.
«Еще Гриммель может защитить себя от недоброжелателей», - весь его внешний вид буквально кричит об этом. Его приветливость не вызывает подозрений у далматинки, так как она считает, что будь на уме кобеля что-то опасное, он бы не стал играть роль гостеприимного хозяина, а напал бы на нее с порога.
«В округе никого ведь нет, да и лес я знаю плохо, мне не спрятаться», - размышления пускают волную подозрительных мурашек по телу, из-за чего пятнистая плавно ведет худым плечом.
Признаться честно, Ронья устала от бесцельных скитаний по городу и вне его каменных стен, поэтому для нее легко поверить аргентинцу, и она даже позволяет себе подумать, что в будущем они могли бы стать хорошими партнерами друг другу: он мог бы обеспечивать им защиту, а она научившись охоте, обеспечивала бы пропитание их маленькой группе.
В идеальной картине мира все могло бы быть так, только Ро знает, что ей никогда не хватит наглости просить о подобном.
«Было бы здорово, решись все само собой…» - она ловит взгляд карих глаз Гриммеля и неуверенно постукивает кончиком хвоста по деревянному полу.
Ее удивляет желание аргентинца узнать ее историю. Ронье раньше не подворачивалось под лапу повода рассказать о себе; с чего начать и что рассказывать она не ведает.
- Если ты позволишь мне задержаться в твоём жилище, я совсем не против проводить в твоей компании некоторое время, - сохраняя мягкую улыбку, со смущенной неловкостью, вызванной непривычно ласковым обращением, отвечает на джентельменскую щедрость далматинка, беря следом задумчивую паузу.
- Не думаю, что моя история может быть интересной, - чуть отводит бархатные треугольники ушей назад, глядя на белоснежного пса с некоторой растерянностью.
- Бродить одной опасаюсь, если честно, но до взрыва я какое-то время сидела в приюте под присмотром людей, поэтому нельзя сказать, что я долго бродяжничаю… - бело-черная открывает лишь часть своей жизни, упуская неприятное начало: в конце концов, кому может понравиться компания суки, укусившей однажды ребенка.
- А ты – давно живешь здесь? – ей очень хочется спросить о появлении его многочисленных шрамов, однако Ронья мужественно решает утолить свое любопытство когда-нибудь потом, если вообще представится повод.

Отредактировано Ронья (2023-08-27 15:31:06)

Долгие месяцы одиночества, разбавленные редкими малозначимыми знакомствами в городе или лесу, да короткими переговорами с сородичами через прутья приютской решетки, в полной мере позволяют далматинке ощутить тоску, а вместе с тем и жажду по нормальному общению; потому она слушает Гриммеля со всей серьезностью и вниманием, подцепляя из небрежно-поданной ответной повести заинтересовавшие ее нюансы чужой жизни. Отсутствие агрессии и взаимный интерес делают суку смелее - темно-карий взгляд более пристально сканирует поджарую мускулистую фигуру, которую ничуть не портит некоторая худоба.
Пятнистая откровенно присматривается к новому знакомому, стыдясь своего ничем необоснованного любопытства, в те робкие мгновения, пряча пойманный на месте преступления взгляд, но после неизменно его возвращая на кричащие о тяжкой жизни аргентинца рубцы шрамов.
Ронья уже давно мечтает остановиться и осесть где-нибудь в уютном убежище, чтобы не бояться каждый день хотя бы за свою неопороченную девичью честь; жадные, наполненные алчной похотью взгляды преследуют ее тонкий бело-чёрный стан со дня минувшей первой течки. Все это время Ро успешно избегала близкого контакта с противоположным полом, страшась их откровенно-потребительского к ней отношения, хотя в находчивой вислоухой головке временами мелькает шальная мысль найти себе достойного партнёра, который поведет себя терпеливо и уважительно, позволяя ей, наконец, раскрыться.
Далматинка, конечно, понимает, что в жестоких условиях реально мира все ее глупые мечты до смешного наивны, но надеяться в глубине души на судьбоносную встречу, увы, не перестает…
Упоминание в коротком рассказе предателей-людей почти роднит их в ее глазах, полных краткого понимающего-сострадания.
«Тебя тоже бросили», - ловит задумчивый взгляд Гриммеля, отвечая тихим постукиванием по полу тонкого хвоста и отведенными назад бархатистыми ушами.
- Ты меня очень выручишь, благодарю, - тихо отвечает сука, задержав на мгновение собственное дыхание при приближении грузного и наверняка тяжелого несмотря на спортивное телосложение самца. Коротко незаметно выдыхает, чувствуя внутри благодарность к тому, кто приютил, а не выгнал, как это могло случиться; предоставил убежище ничего не попросив взамен.
- Если могу быть чем-то полезна, скажи мне, я обязательно отплачу за твою доброту, - произносит без задней мысли, чуть отступив от мягкого соприкосновения плечами – не потому что неприятно, а по другой необъяснимой пока причине, напрягаясь и тут же расслабляясь, следуя за белым псом на любезно предложенный старый диван.
- Спокойной ночи, Гриммель.
Дождь продолжает мерной дробью стучать по крыше, в то время как Ронья сворачивается пятнистым калачиком на мягком матраце, забываясь почти мгновенно впервые за долгое время крепким безмятежным сном. Она действительно очень устала, а потому даже не пытается сопротивляться открывшему ей навстречу свои двери миру Морфея. В угасающем, подобно огоньку свечи сознании разносится обнадеживающее:
- Никто здесь не причинит тебе вред.

***

С рассветом к счастью, ничего не меняется, как не меняется в последующие за ним несколько дней.
Ронья и Гриммель даже срабатываются в успешную команду, где один усердно ищет, а другой убивает загнанную двумя собаками дичь; голод временно отступает, позволяя костлявым бокам далматинки заметно округлиться, что не может ее не радовать, а недолгие, но осторожные вечерние беседы добавляют насквозь промёрзшим в одиночестве душам желанного комфорта.
Или же подобное испытывает она одна?
Аргентинец продолжает вести себя вежливо и обходительно, как истинный представитель древнего аристократичного рода, но кто он и чем живёт Ро до сих пор не ведает. Постепенное сближение с ним только прибавляет уверенности, по капле завоевывая доверие, и однажды Ронья даже грешным делом думает, что могла бы остаться в этом тихом домике навсегда, но беда как обычно приходит откуда ее не ждут.
Просыпаясь ранним утром и обнаруживая на диване характерные капли крови, далматинка сразу понимает, что произошло. В памяти еще живут жадные до течных сук взгляды поехавших на инстинктах кобелей. Не желая одним своим присутствием превращать своего доброго соседа в отвратительного монстра, пятнистая старается бесшумно покинуть лесной домик, собираясь вернуться когда все закончится и объяснить Гриммелю свой неожиданный побег.
План, созревший в голове мог бы быть идеальным, бело-черная даже была готова извиниться перед догом позже, уповая на понимание, потому как несмотря на свой явный интерес, все еще не была готова довериться.
Ро как раз думала о собственной неблагодарной трусости, выбегая на уже знакомое и почти родное крыльцо, не ожидая нос к носу столкнуться с хозяином лесной сторожки. Его внушительная фигура загородила входной проем, заставляя далматинку отступить назад вовнутрь, неосознанно прижимая к животу тонкий хвост.
- Привет… -  неловкость, повисшая между ними в воздухе звенит отчаянием натянутых струн тревожности самки.
- Ты сегодня рано…

Отредактировано Ронья (2023-09-04 12:10:32)