...
     На верхах каннибальских культов всегда вьётся кто-нибудь из лордов адского бестиария. Да, это не невинная сказка про Питера Пэна. Чтобы находить подпитку для своей силы, верховному альфе придётся сдавать душу в потаскушную аренду демонам. Особенно в моменты молчания его Бога. Благо, во время духовного голода можно предстать перед Красным Карнавальным Крокодилом.
     Если трусишь, впрочем, то можно заказать себе храбрость на Вайлдберриз. Только не выбирай доставку адскими гончими – им там сейчас ни к чему преисподнинский жар. Если же позволяешь демону лизаться, то ты уже зашёл достаточно далеко. Тогда оно быстро охватит. Люцифер ощущает шипение шампанных пузырьков в зубах, хотя не было сегодня и капли бутилированного бухла. Жреца опьяняет вечно нарядный–карнавальный Бром.
     — Д-д-да-да-да, — борется пёс с гипервентиляцией, повторяя срывающиеся слова по нескольку раз. — Я обработал эту волчицу как надо. В-в-вам осталось только прийти и забрать...
     Он приземлил голову меж его ушей, вонзился когтями в ротвейлерскую шкуру. Слой кладбищенской земли на когтях делает прикосновения холоднее.
     — А ты, ты, ты, что ты хотел сказать, мальчик, а? — выкатил сеттер язык на люциферский нос.

...
     ПРЯТКИ ОТ ГРОЗ В ЖЕЛЕЗНОМ КОВШЕ... звучит, как строка из какой-нибудь брутальной басни про изнасилование в клетке Фарадея. Идея спрятаться в ковше однозначно херовая, ведь железо притягивает молнии. А херовые же идеи кого притягивают? Дичайшие приключения, вот кого. Иногда они заранее посылают своих длинноухих вестников.
     — Ээй, полегче, властелин ржавых ковшей! — весело огрызнулся сеттер, — Никто тут не оспаривает твоё главенство.
     Какой авторитет имеет Бром в глазах задиристого пляжного ротвейлера, блин? Маскулинные бычары гораздо лояльней железу, чем старикам. Всем старикам место в яме с червями! Лучше прислушаться к священному ковшу. Спускаемся в мир теней...
     У железяки одна мечта: стать сакральным троном для пиратского барона. Когда вождь не хочет ослабеть и иссохнуть, то обязательно обзаводится подобным родником, чтобы черпать силы. Нужный здесь запал – вислоухистое присутствие. Лишь сердце, прослужившее ружейному двору четырнадцать лет, превратит эту кучу строительных обломков в благочестивое логово.
     — Бульдозерный ты чудотворец, страшный, мать твою. Это... нуу... — мучается сеттер с оправданием для своего вторжения. — "Катись отсюда" – это уж точно не самое приемлемое отношение для такого блять потрясающего кобеля, как я.
     Обнажившиеся в улыбке зубы блеснули приглашением к хорошей ознакомительной драке! Колючий  экспресс–тест на вшивость. Другому тону *нет* места в стальной коробке, где два страшных ублюдка декларируют свои основные положения.

Его зубы сомкнулись на холке, как...
А дождь барабанил по ковшу, и... ну...
     
     Реально не знаю, как начать. Вы в курсе вообще, откуда ротвейлеры ведут свои истоки? Из Древнего, бля, Рима. Хватка у них, значит, подобна гвоздям, которыми римляне распяли Иисуса! Всем очевидно. Ибо такой норов нужен, чтобы пригвождать конечности к крестам. Понимаешь это, когда Люцифер начинает таскать тебя за холку. Бромьи же челюсти оживлены Атропой при помощи ножничного клацанья. Потому что они длинные и клацающие, как её ножницы судьбы.
      Едва Люцифер вытащил вторженца наружу, как перед глазами весело просвистел резучий борзяцкий прикус. Весело, словно ритуальная гильотина! К чёрту ковш. Пора заломить цену за утоление сакральной жажды, о которой ротвейлер непременно вспомнит, когда забьётся в угол от этого внезапно возникшего фестиваля колюще-режущих. С подступом ушастого, ножовочные ряды зубов стали играюче проноситься у самого горла, или ещё где, оттесняя черно-рыжего вглубь ковша.
     Да-а, как ножницы – точно. Или как кле́щи. Кле́щами удобно выдёргивать гвозди, знаете. Такие гвозди, как те, на которых держится ротвейлерская хватка – Иисусовы гвозди. Камень бьёт ножницы, но кле́щи бьют гвозди. На Ревене – никогда не знаешь наперёд...

...
     Если бы это была не дряная фикция, то эти двое были бы уже мертвы. Потому что эта молния ударила *слишком* близко. Или, может, двое кобелей просто слишком круты, чтобы быть поджаренными подобным образом. В ушах звенит, как после подростковой шалости с динамитом, круто!
     — Хорош трепаться, давай кусаться.
     Это не смертоубийство на серьёзных щах, а драка – навроде тех, после которых становятся друзьями, если ни у кого не убавилось конечностей: дело не в победе, а в обмене энергией. Разговор настоящих буйных пёсовъ. Несмотря на комлпекцию зубочистки, Сеттер оказывается заряжен хулиганской мастифьей харизмой. Одинокий пожилой байкер, размахивающий "розочкой" в барной потасовке, вот он, опять заскакал к новому приятелю, норовя дружелюбно насадить на режущие кромки.
     — Приложи зубы, давай! — перекривиает он дождь, будучи оглушённым молнией. Поливающий дождь его вообще только вводит в нужный настрой. Щурится, плюётся от наплывающих капель. Это специальный ливень для поножовщины. Опытный сеттерский глаз узнает его из тысячи. — Уйду, если отгадаешь загадку: не лает, не кусает, в шахтах слюни пускает. Хе-хе...
     БЛЯ. Шуточки про Мадару чреваты кастрацией, это точно. Даже если ты просто рядом стоял и молчал. Эта красная рок-н-ролльная торпеда навлечёт гнев гудроновой лабрадорихи на них обоих, рано или поздно. Но из-под такого вызывающего поведения на ротвейлера бьёт пристальный взгляд: Бром всё ждёт чего-нибудь весёлого, и улыбается. Слизнул собравшуюся на носу воду, декларируя, что теперь слушает. *Действительно* слушает, с безумным вопросительным взглядом.
     — Кто это, а? кто это? — раззадоривает красношкурый на отгадку.

...
     Ротвейлер подминает пса, словно это бульдозерный снос старого сарая. Широкая скелетная база, подкреплённая чудовищной тягой позволяет ему нападать в стиле строительного демонтажа – только щепки летят. Покалывает в когда-то прореженных осколками ушах; сеттер заценил. С таким мясницким псом можно иметь дело. Бля, да такого и трахнуть можно.
     — Правда погреть получится только желудки пожирателей своим мяском, если оно у тебя еще осталось. — басит он.
     — Пожиратели?.. — обернулся сеттер в сторону горы, которой в эту ночь не видать. — У Пожирателей кишка тонка со мной связываться. Мы с ними были на одной лапе... вроде-как. Я разгадал для них загадку пожирательского эпоса!
     Длинноухий переключился куда-то. Какое-то из ротвейлерских слов выцепило его из потока, и он застыл, уставившись в темноту на западе. Затем зарасхаживал вокруг медленно, как зверь в ночи:
     — Эта могущественная сила перевернула бы всё, — плюётся он стекающей на губы дождевой водой. — Паломничество к скотомогильникам и следам олдскульных придорожных стай прояснило бы им их вознесённое положение. И всё бы ничего, но на полпути они вдруг тихо меня прогнали, даже не устроив кровавого шоу с барбекю.
     Проницательный пожиратель врубился бы, что к чему. Мифический Пожирательский Эпос, если он есть, завязывается на этом самом голоде. Из святого голода растут корни всего Клана: голод явился гарантом Мадариного откровения; явился топливом – для её каннибальских проповедей. Люциферское бульдозерное нутро жрёт *много* сакрального топлива, и вислоухий *полон* его.
     — Тыкать кого-либо носом в его истощение Пожирателю не пристало, — вернулся Бром к ротвейлеру. — Это не про тех, кто сам прошёл через голод когда-то. Вид у меня говорящий, да, говоришь? Я, блин, помешавшийся седой ублюдок, полный рокового голодного куража...
     В этой древней ацтецкой собаке насыщенная голодно-движущая сила принимает золотистые цвета. Глаза собачьи поблескивают церковной позолотой – годы зажигания огней в ружейном храме не пропадают попусту; заряжают его волю.
     — Давай оба запрыгнем в твой ковш. У меня одна волчица на примете...